Валерий

Больше двадцати лет назад он бежал от чеченской войны в Испанию. А когда вернулся на родину, оказался на улице.

Пока я жду Валерия, во дворе «Ночлежки» освобождается лавочка. Это везение: в теплую погоду постояльцы приюта обычно спускаются во двор: греются на солнышке, разговаривают, наблюдают. Валерий выходит в чистой белой футболке, объясняет, что хотел перед разговором привести себя в порядок. Садится на самый краешек скамьи, близко-близко ко мне, смущенно объясняет: «Вы уж простите, я правым ухом чуть лучше слышу, так мне будет легче общаться».

История Валерия Иванова — затянувшаяся череда роковых случайностей. Уже много лет он, здоровый работящий мужчина, борется за право существовать. В этом праве ему регулярно отказывает большая страна и — время от времени — его собственный организм.

Гудермес — Москва

Все началось в первую чеченскую. Мы с женой и маленьким сыном жили в Грозном, мои деды и прадеды строили этот город. Был дом, родственники, работа — я окончил нефтяной техникум, работал по всему Кавказу и ЮФО, считался отличным специалистом. Когда в городе начались захваты и мародерство, друзья стали советовать: уезжайте.

Мысль о том, чтобы бросить родное, привычное место и уйти в никуда, нам казалась невероятной, моя мать наотрез отказалась уезжать. Но ситуация в городе становилась все напряженнее, и я тогда всерьез стал опасаться за жизнь жены и ребенка. Решили бежать.

От кого-то мы услышали, что в Москве помогают беженцам из Чечни. Вокзалы в Грозном патрулировали боевики, забирали вещи и деньги, поэтому я с семьей пешком пошел в Гудермес — пять с половиной часов с ребенком на руках. Из Гудермеса нам удалось на поезде уехать в Москву.

В столице войны не было. В миграционной службе, услышав мои рассказы, пригрозили арестом за клевету и разжигание розни на национальной почве: «В Чечне все спокойно, не вводите людей в заблуждение, возвращайтесь домой». Вот только дома у нас уже не было.

На улице была толпа беженцев, журналистов, все общались, и я кому-то громко рассказывал свою историю. Меня услышал испанский журналист, подошел к нам, стал расспрашивать. Наверное, посочувствовал молодой семье с маленьким ребенком. Он нам рассказал, что Испания, Германия и Франция принимают беженцев из Чечни, предложил помочь.

Уезжать в чужую страну — без знакомых, без знания языка — нам было очень страшно, но быстро стало понятно, что это единственный шанс. Проскитавшись несколько дней по улицам, приняли решение рискнуть. План был такой: переждать войну, потом вернуться в Грозный, восстановить дом, жить как раньше. Журналисты помогли подать документы на визу, купили мобильный телефон и билеты на самолет. Через несколько дней мы улетели из Шереметьева: я на двадцать два года, а моя семья навсегда.

Валенсия

В аэропорту нас, конечно, не встречали. С трудом дозвонились в Москву, сориентировались, отправились искать Красный Крест. В Европе еще не знали, что происходит в Чечне, только через несколько дней СМИ взорвались статьями о войне. Нас поместили в центр для беженцев, помогли едой и вещами. Ребенка устроили в садик, я стал искать работу.

Языка не знал. В техникуме изучал немецкий, немного английский, так что с собой всегда был словарь. Постепенно освоился. Очень помогла специальность. Я ведь был высококлассным специалистом по сложной газо-автоматической сварке, меня по контракту взяли работать в порт сварщиком. Работал на самых опасных и сложных объектах, с токсичными газами. Каждые полгода контракт продлевали. За работу держался крепко, не брал отпусков и больничных, старался не пропустить ни дня. Один раз чуть не погиб: во время работы в одном из блоков произошел взрыв, меня отбросило взрывной волной, обожгло лицо. Но если бы я ушел лечиться или требовал компенсацию, хозяин мог легко разорвать контракт. Я продолжил работать. Иногда кружилась голова, закладывало уши, падал слух, но я не обращал внимания. Не привык жаловаться.



Постепенно наладили быт. В Испании родился второй сын. Моя жена уже не хотела возвращаться в Россию. Начались семейные ссоры, которые закончились разводом. Жена с детьми ушла к испанцу, они оформили гражданство. А я работал, помогал деньгами сыновьям. Себе гражданство не стал оформлять: нужно было отпрашиваться с работы, ехать в Барселону на несколько дней. Только продлевал вид на жительство, зарабатывал, копил на поездку в Россию. Не гнался за иностранным паспортом.

В 2011 году я узнал, что в Грозном будут строить новые районы и сносить кладбище, где похоронены все мои родственники. И решил ехать.

Грозный — Санкт-Петербург

В Грозном я не нашел своего района: все было перестроено. Навестил могилы матери и родственников, узнал, что многие друзья и одноклассники погибли, защищая свои дома и семьи. Мирный Грозный в 2011 году жил своей жизнью, мне тут уже места не было.

Тогда я решил поехать в Санкт-Петербург: в молодости служил под Питером, город любил, планировал пожить здесь немного, найти работу. На выходе из Московского вокзала меня остановила милиция — проверить документы. В Европе часто документы проверяли, я привык, поэтому заранее положил все в одну папку во внешнем кармане сумки, чтобы удобнее было достать. Показал — и туда же убрал. Пока говорил с милиционером, на секунду выпустил сумку из рук, поставил рядом. И она тут же исчезла, людей в тот момент на вокзале было очень много. Сумка была яркая, красивая, видно, что иностранная. Кто-то позарился, думал: богатая добыча. Но денег-то там не было, зато были все документы, блокнот с адресами и телефонами и теплые вещи.

На записях с камер никого не рассмотрели. В испанском консульстве помогать не стали, потому что я не был гражданином Испании. Так в начале декабря 2011 года я оказался на улице.

Первым делом стал искать работу. Было очень тяжело, без паспорта никто не брал. Перебивался временными подработками: сварка, работа на стройках, раздача визиток, газет. Я тогда не знал, что существуют центры помощи бездомным. Пытался выжить сам. Зимой было особенно тяжело. Однажды уснул на лавочке и чуть не замерз, с тех пор стал по ночам ходить по городу, двигаться, а рано утром греться в метро. В России зимой бездомным очень сложно. Это в Испании температура не падает ниже нуля, на побережье всегда тепло, почти круглый год работают фонтаны — можно искупаться, постирать вещи. В России в холода очень мало шансов выжить на улице.

Однажды у меня резко поднялась температура, но я все равно вышел на работу — раздавать визитки. На улице минус пять, а меня в жар бросает. Я потерял сознание, а очнулся через две недели, 29 декабря, в Боткинской больнице с тяжелой формой менингита. От смерти меня спас доктор, который заступил на дежурство на новогодние праздники: запретил отключать «безнадежного» от аппаратов.


Врачу я постеснялся сказать, что мне некуда идти. Он спрашивал меня о родственниках, о доме, но я молчал: сначала было стыдно признаваться, что я бомж, а потом я понял, что большую часть вопросов вообще не слышу. Старая травма дала осложнение из-за менингита.

«Ночлежка» — Испания

Так я опять оказался на улице, ослабленный и почти глухой. Пытался найти работу, но отовсюду меня выгоняли, как только узнавали, что я не слышу. Глухие работники никому не нужны. Обратился в Армию спасения, там помогли одеждой и послали в рабочий дом, где можно было получить ночлег и еду за работу на стройке. Вышел на работу — зимой чистили крыши от снега. В один из дней закружилась голова, поплыли цветные пятна перед глазами, чуть сознание не потерял.

Из рабочего дома пришлось уйти. Иногда находились какие-то подработки по сварке. Днем работал, а ночью спал тут же, на территории складов, укрывшись курткой. Прошлой осенью понял, что еще одну зиму на улице не переживу.

От людей я узнал о петербургском центре помощи бездомным «Ночлежка». Пришел и рассказал все как на духу. До этого я свою историю никому не рассказывал: с другими бездомными не общался — многие из них пили, а мне нужно было работать. Да и ситуации у нас слишком разные: большинство, поскитавшись в Питере, уезжало обратно в свои деревни, к родственникам. Мне в России ехать было некуда.

В «Ночлежке» меня выслушали и отправили восстанавливать российский паспорт: дали подробную инструкцию, помогли оплатить пошлину. А через несколько недель в приюте освободилось место, и я получил крышу над головой. Спасибо огромное «Ночлежке» — они и с едой, и с вещами помогают. Соцработники очень толковые, умные советы дают, что нужно сделать. Благодаря «Ночлежке» я прошел комиссию, мне дали третью группу инвалидности, это пять тысяч в месяц. Конечно, не большие деньги для Петербурга, но все же. Я ведь работаю, стараюсь без дела не сидеть.

Сейчас вот нашел подработку и очень за нее держусь: мороженое раскатываю на Невском, сосиски. Начальник знает, что я плохо слышу, но я стараюсь, хорошо себя зарекомендовал, ко мне с пониманием относятся. Единственный минус — работа по погоде: хорошая погода — работаем, дождь — нет работы. Летом с работы отпускают часов в десять вечера, пока прибегу с Дворцовой площади в «Ночлежку», все важное уже рассказали и все вещи разобрали. Но соцработники знают мою ситуацию и стараются помогать. Сейчас задача номер один — слуховые аппараты. На них очередь, а у меня нет петербургской прописки. Купить дорогие аппараты самостоятельно нереально. Но они мне очень нужны. Меня гонят везде, как гадкого утенка, когда узнают, что я глухой. Но разве в этом есть моя вина?

Я сам зарабатываю и откладываю деньги, сам ищу информацию, хожу по инстанциям, за собой стараюсь следить. «Ночлежка» дает мне главное — кров и поддержку. Нужно же не только выжить, надо захотеть жить. Если бы не «Ночлежка», я бы сам уже, наверное, не справился.
Валерий отворачивается, стесняясь подступивших слез.

Его вины нет ни в том несчастном случае, что нарушил его слух, ни в потере документов, ни в чеченской войне. Правда, в это сложно поверить ему самому — гордость и желание действовать не дают покоя. Посоветовавшись с юристами, Валерий решил откладывать деньги, чтобы накопить на поездку в Испанию — там ему положена минимальная пенсия. Для этого нужно вернуться и восстановить рабочий стаж до того момента, как ему исполнится 55 лет, иначе пенсия аннулируется. Сейчас Валерию уже 51 год. Эта пенсия — его единственный шанс на достойную старость. Кроме того, в Испании он надеется восстановить отношения с сыновьями, найти знакомых.

Вечером во дворе «Ночлежки» собираются ее подопечные: мужчины и женщины, молодые и в возрасте, с палочкой и на костылях. Садятся на скамейки, слушают голос большого города, смотрят на светлое северное небо.